Фельдмаршал Михаил Барклай-де-Толли. Почему из-за него Пушкин поссорился с родственниками Кутузова?

Полководец Михаил Богданович Барклай-де-Толли долгое время оставался в тени своего преемника фельдмаршала Кутузова, стяжавшего в 1812 году лавры победителя Наполеона и спасителя Отечества. На долю Барклая-де-Толли досталось самое трудное время, когда русские армии были вынуждены отступать, избегая генерального сражения.

Отступление всегда неоднозначно воспринимается в обществе. Барклай же, по словам Карла Маркса (кстати, хорошо разбиравшегося в военных вопросах), «не уступил невежественным требованиям дать сражение, исходившим как от рядового состава русской армии, так и из главной квартиры; он выполнил отступление с замечательным искусством, непрерывно вводя в дело то ту, то другую часть своих войск».

После объединения двух русских армий под Смоленском, Барклай по согласованию с П. И. Багратионом принял на себя общее руководство, хотя формально продолжал оставаться главнокомандующим только 1-й Западной армии. Ему удалось не только сохранить силы объединенной армии, но и нанести значительный урон войскам Наполеона. Кстати, именно он был организатором партизанской войны в тылу французов.

Когда полководец под Царевым-Займищем выбрал позицию и стал готовиться к генеральному сражению, в войска прибыл Кутузов, назначенный главнокомандующим объединенной русской армии. Не захотев давать сражение на месте, выбранном Барклаем (с военной точки зрения оно было лучше, чем затем у деревни Бородино), Кутузов приказал продолжить отступление. Генеральное сражение произошло через несколько дней. Во многом благодаря именно Барклаю русская армия выстояла при Бородино.

Затем на счету Барклая были доблестные победы в заграничном походе, за которые он стал полным кавалером ордена святого Георгия, был удостоен золотой шпаги с лаврами и бриллиантами, получил чин фельдмаршала и титул князя. Но обвинения в отступлении в 1812 году так и продолжали шлейфом следовать за ним, отравляя фельдмаршалу жизнь, хотя многие и в армии, и в русском обществе понимали, что его решения в тот период были единственно правильными. Так, Н. И. Тургенев отмечал: «Общество, которое даже в России не бывает долго несправедливым, со временем отказалось от своего предубеждения против Барклая-де-Толли; военные сумеют оценить заслуги его, как генерала, а люди беспристрастные отдадут дань уважения его неподкупности и прямоте его характера».

Одним из первых, кто во весь голос заговорил об истинной роли Барклая-де-Толли в разгроме Наполеона, был Пушкин. Не стоит забывать, что Александр Сергеевич был не только гениальным поэтом, но и весьма талантливым ученым-историком. Судя по всему, мнение о роли Барклая в прошедшей войне у поэта сформировалось к концу 20-х годов. Любопытно, что в десятой главе «Евгения Онегина», говоря о прошедшей войне, он называет Барклая, но не упоминает Кутузова: Гроза двенадцатого года Настала — кто тут нам помог? Остервенение народа, Барклай, зима иль русский Бог?

Затем появляется его знаменитое стихотворение «Полководец», посвященное портрету Барклая-де-Толли кисти Джорджа Доу, увиденному поэтом в Военной галерее Зимнего дворца. Известно несколько вариантов стихотворения, так как по соображениям цензуры Пушкин вынужден был в первых публикациях сделать несколько существенных купюр. Отдельные изменения есть и в авторских рукописных текстах.

В стихотворении поэт сразу же заявляет, что среди сотен генералов, чьи портреты украшают галерею, его заинтересовал только Барклай. Затем в стихотворении следует текст, воспринятый в обществе весьма неоднозначно. Приведу его практически полностью, чтобы показать, как глубоко прочувствовал поэт и роль Барклая в войне, и его личную драму: О вождь несчастливый… Суров был жребий твой: Всё в жертву ты принес земле тебе чужой. Непроницаемый для взгляда черни дикой, В молчаньи шел один ты с мыслию великой, И в имени твоем звук чуждый не взлюбя, Своими криками преследуя тебя, Народ, таинственно спасаемый тобою, Ругался над твоей священной сединою. И тот, чей острый ум тебя и постигал, В угоду им тебя лукаво порицал… И долго, укреплен могущим убежденьем, Ты был неколебим пред общим заблужденьем; И на полу-пути был должен наконец Безмолвно уступить и лавровый венец, И власть, и замысел, обдуманный глубоко, — И в полковых рядах сокрыться одиноко. Там, устарелый вождь! как ратник молодой, Свинца веселый свист заслышавший впервой, Бросался ты в огонь, ища желанной смерти, — Вотще! Преемник твой стяжал успех сокрытый В главе твоей. — А ты непризнанный, забытый Виновник торжества почил — и в смертный час С презреньем, может быть, воспоминал о нас.

Мнение о стихотворении разделило общество. Многие встретили «Полководца» с восторгом. Но далеко не все. Видимо, поэт не ожидал, что на него посыпется вал обвинений в принижении роли Кутузова. Особенно рьяно претензии к Пушкину предъявляли родственники Михаила Илларионовича. Любопытно, что и среди них не было единства. Дочь Кутузова Елизавета Хитрово осталась почитательницей поэта и даже предупредила его, что Л. И. Голенищев-Кутузов направил возражения в цензурный комитет и готовит к изданию разгромную брошюру о стихотворении «Полководец».

В конце 1836 года брошюра вышла из печати. Практически с первых строк в ней звучали обвинения в адрес поэта: «В Полководце… некоторые мысли и стихи до знаменитого полководца относящиеся, совершенно противны известной истине, противны его собственным словам, его отличительным свойствам; состоят из вымыслов, преувеличений, ни мало не нужных, когда дело идет о человеке, которого деяния принадлежат истории». Затем следовал подробный разбор «вымыслов и преувеличений».

У автора брошюры нашлось не мало сторонников, он даже записал в дневнике: «Мои замечания Пушкину всё время являются предметом разговора общества; все находят их вне сравнений с произведениями подобного рода и не упускают случая наперерыв расхваливать их».

Пушкин был вынужден оправдываться, опубликовав в «Современнике» специальную статью, в которой писал: «Это стихотворение заключает в себе несколько грустных размышлений о заслуженном полководце, который в великий 1812 год прошел первую половину поприща, и взял на свою долю все невзгоды отступления, всю ответственность за неизбежные уроны, предоставя своему бессмертному преемнику славу отпора, побед и полного торжества. Я не мог подумать, чтобы тут можно было увидеть намерение оскорбить чувство народной гордости и старание унизить священную славу Кутузова; однако ж меня в том обвинили.

Неужели должны мы быть неблагодарны к заслугам Барклая-де-Толли, потому что Кутузов велик? Ужели после двадцатипятилетнего безмолвия поэзии не позволено произнести его имени с участием и умилением? …Его отступление, которое ныне является ясным и необходимым действием, казалось вовсе не таковым; не только роптал народ ожесточенный и негодующий, но даже опытные воины горько упрекали его и почти в глаза называли изменником. Барклай, не внушающий доверенности войску ему подвластному, окруженный враждою, язвимый злоречием, но убежденный в самого себя, молча идущий к сокровенной цели и уступающий власть, не успев оправдать себя перед глазами России, останется навсегда в истории высоко поэтическим лицом".

Кстати, Пушкин отнюдь не противопоставлял полководцев друг другу, у него не мало стихов, в которых он восторженно говорит о Кутузове, в том числе отмечая, что Михаил Илларионович «облечен был в народную доверенность». В разгар полемики, в 1836 году, в стихотворении «Художнику» он еще раз четко обозначил свою позицию, лаконично заявив: «Здесь зачинатель Барклай, а здесь совершитель Кутузов», подчеркнув, что победа в войне достигнута их общими усилиями.

На мой взгляд, Пушкин своим стихотворением не только решительно поднял голос в защиту недооцененного современниками полководца, по сути, он вывел его имя из забвения и заставил общество по-новому взглянуть на его роль и его свершения.

Время все расставило по своим местам, вернув М. Б. Барклаю-де-Толли заслуженную славу. В Петербурге, Риге, Смоленске, Черняховске, Тарту, на Бородинском поле установлены памятники полководцу, издаются и переиздаются посвященные ему книги. Тем, кто заинтересуется его судьбой, рекомендую весьма интересную книгу А. Г. Тартаковского «Неразгаданный Барклай».

Когда-то Денис Давыдов коротко, но емко выразил суть Михаила Богдановича Барклая-де-Толли: «Мужественный и хладнокровный до невероятия». Таким полководец и остался в истории.